За яблоневым садом утром встретил черепаху. Она ползла по едва обозначенной тропе и держала во рту цветок мать­и­мачехи – весёлый первенец весны.

Поэтическое подсознание подарило мне улыбку: «Наверное, это молодой «черепах» торопится на свидание к своей юной Тортилле!»

Козёл Яшка под окном у Настасьи обломал всю сирень. Начал с «десерта»: съел сначала рясные гроздья, а на «обед» принялся за голые прутья.

Увидела такое варварство Настасья и обомлела. Уж очень она любила свою сирень!

Подняла хозяйка, оказавшуюся под ногами хворостину и обходила ею как следует ненасытного Яшку:

– На, тебе, на! Будешь знать, как издеваться над красотой!

Не стерпел козёл наказания, убежал. Только к вечеру Настасья увидела Яшку возле крыльца. Он стоял с пышным кустом сирени в зубах (спёр у соседей!), и виновато поглядывал оливковыми глазами на свою хозяйку.

Видимо, хотел загладить вину.

Белые бабочки утром, когда просохнут росы, летят к белым цветам — ромашкам, сиреневые — к сиреневым соцветиям трёхлистника лугового, голубые — к голубым глазкам лютиков… Так легче маскироваться в их сообществе. Вон сколько врагов кругом! То щур пулей пролетит рядом, то кот начнёт охотиться, то мальчишка с сачком подкрадётся…

Честным людям не надо маскироваться, бояться кого­то. И летят их открытые сердца к таким же открытым сердцам навстречу друг другу. Мир от таких встреч становится только ярче и богаче. Но это не значит, что эти люди неуязвимы. У них врагов не меньше, чем у бабочек. Ибо постоянно находятся на виду и могут стать лёгкой добычей всяких тёмных личностей.

Утром в конце сада я увидел майских жуков, наколотых на иголки тёрна.

Кто так жестоко постарался? Соседские озорники­мальчишки? Посмотрел налево­направо — никого…

А в полдень надо мной стремительно пролетел сорокопут­жулан. Вот он «притормозил» в воздухе и сел на куст тёрна. В загнутом клюве птицы торчал жук. Сорокопут оглянулся по сторонам и, не заметив никакой опасности, ловко наколол добычу на иголку тёрна. Теперь стало ясно, кто таскает сюда жуков. Запасает себе пищу впрок.

Вскоре, как и предполагалось, рядом с тёрном на акации я заметил гнездо сорокопута.

«Замечательный сосед появился в саду, — отметил я. — Знакомый биолог говорил, что майские жуки злостные вредители деревьев. Отныне с ними будет кому бороться!»

Жена решила купить утят. Эту идею я поддержал обеими руками. Сын Андрей не остался в стороне. Сказал: «Я буду приносить корм!»

— Прекрасно, — улыбнулась жена. В детстве она росла в сельской местности. И с теплом вспоминала «крякающий народец», который всегда поджидал её на крыльце с ведёрком отрубей.

Но тут встал и другой немаловажный вопрос: кто будет забивать уток?

Жена поспешила выйти из комнаты.

— Только не я, — сдался я.

Сын промолчал.

У соседа Семёныча яблоня «урожайная». С нижних веток и до самых верхних она усыпана яркощёкими тугими яблоками. Сосед часто угощает меня ими. Сочные, ароматные, ну, прямо — ми­и­ёд!

Сладкие плоды в яблочный праздник Спас нравятся не только нам с Семёнычем, но и неожиданно объявившимся в саду ежам. Наколют они в сумерках на иголки падалицу и — чап, чап! — уносят в свои норки.

— Ну и пусть, — улыбается Семёныч. — Яблок на всех хватит!

Садовники заметили, что яблоки, наколотые ежами, долго не портятся.

Соревнования охотничьих собак по притравке кабана проводились на широкой поляне подле леса, чтобы всё было максимально приближено к естественным условиям. Здесь же расположились и строгие судьи за столиками, накрытыми полотняными скатёрками.

Столик главного судьи кинолога Нины Борисовны, как положено, стоял посередине. Она внимательно следила за проходящими соревнованиями и записывала результаты в толстую «гросбуховскую» тетрадь.

Состязания уже подходили к концу, когда из берёзового мельняка, подгоняемый четвероногими «спортсменами­охотниками», неожиданно показался кабан. Он выскочил на поляну. На секунду замер и, отчаянно взвизгнув, вдруг ринулся прямо на… главного судью. Это никак не входило в программу.

Коллеги повскакали с мест. Замахали руками, закричали. Только Нина Борисовна не растерялась. Сохраняя спокойствие, она изо всей силы хлопнула кабана судейской тетрадью по пятаку, когда тот приблизился к столику. Хряк, видимо, не ожидал такого отпора. Он мигом «повернул оглобли» и под лай собак снова скрылся в кустарнике.

Опешившие было участники соревнования удивлённо переглянулись между собой и дружно захлопали своему арбитру, которая, как всегда, не испугалась в ответственный момент.

В. А. Прибытков – автор известного романа об Афанасии Никитине, многих замечательных рассказов и стихов об охоте, большой знаток (практик!) легавых и русских гончих так отзывался о некоторых произведениях Пришвина:

– По большому счёту Пришвин собак знал плохо. Все эти его Ярики плод кабинетного раздумья автора, талантливых фантазий писателя. Любой кинолог (да и просто настоящий охотник), изучивший досконально ту или иную породу четвероногих, легко заметит существенную разницу или замечу правду жизни от той, что происходит на страницах его (Пришвина – Н. К.) рассказов и в действительности – на лугу, в поле, в лесу, просто в естественной обстановке…

Топка, пятимесячный щенок спаниеля, увидел своё отражение в луже. Осторожно тронул его лапой. Отражение разошлось кругами, а когда собралось вместе, Топка тявкнул.

– Тяв! – ответило отражение.

Удивился щенок, но не испугался. Тронул снова, но всё повторилось, как в первый раз. Тогда Топка обиделся и стал скакать вокруг лужи, тявкая на «таинственного» щенка, с которым хотел подружиться.

Я пожалел глупого Топку, и взял его с собой на прогулку в рощу. Когда мы вернулись домой, лопоухий первым делом потрусил в сторону лужи, которая к этому времени высохла. Ещё больше удивился Топка: ни лужи, ни щенка. Стал челночить по всему двору – обнюхивать каждый кустик.

До вечера Топка искал пропавшую лужу и своего «двойника», а потом лёг на коврик, постеленный на крыльце, и уснул.

В апреле­мае возле низких заборов, прыгающих ручьёв, на солнечных припёках, где к свету тянется гонкая трава, часто встречаю одиноких поселковых псов. Нет, не у пищевых баков, а именно здесь, они что­то старательно вынюхивают, ищут… Иногда останавливаются, выщипывают отдельные травины.

Мой друг поэт и знаток четвероногих друзей Лёша Мезинов эту траву уважительно называет «обереговушкой», говорит, что она оберегает собак от всяческих болезней и напастей.

С детства не верю в домовых, которых потом стали называть барабашками, полтергейстами… Хотя много слышал о них.

Но вот однажды дома остался я один. Спать лёг поздно — читал, разбирал бумаги. Перед тем как завалиться в постель, выпустил кота в сад: Кузя любит постоянные ночные прогулки и только на рассвете осторожно скребётся в дверь.

Заснул я крепко, без сновидений, будто провалился в глухую яму.

Проснулся среди ночи. Хорошо помню, как чья­то мохнатая рука попыталась зависнуть надо мной. Сделалось жутко. Я накрылся с головой одеялом. Хотел крикнуть о помощи, но звук застрял в горле. И тогда я резко откинул от себя одеяло. Видение исчезло. В окне сияла яркая летняя звёздочка. Было тихо. И я слышал, как гулко «тамтамом» бьётся моё напуганное сердце.

Встал. Нашарил ногами под диваном тапочки. Включил свет. Рассеянным взглядом скользнул по углам, посмотрел на окружающие вещи. Нет, взгляд не зацепил ничего подозрительного. В комнате не было никого постороннего. И я почувствовал себя одиноким, незащищённым.

Что же это было или кто? Только не сон, это уже я знал твёрдо.

Спать не хотелось. Какой уж там сон!

Я вышел на кухню. Поставил на плиту чайник, потом стал пить чай, но чувство чего­то тревожного не покидало.

Вскоре в дверь осторожно заскрёбся Кузя. Я вздрогнул и открыл дверь. Обычно после таких прогулок кот тут же спешил к своему блюдечку с едой, а тут он вдруг молнией метнулся в спальню. Стал громко мяукать, прыгать на ковёр, залез под диван, под стол, множество раз зачем­то приподнимал коготками палас, задирал покрывало на кресле, будто чего­то искал. Только не мышь… Их не было в доме. Раньше подобное я не замечал за Кузей.

Что же он, интересно, искал и никак не мог успокоиться? Может, то самое, что так напугало меня недавно?..

Летом на садовой дорожке я увидел зверька. Он был похож на небольшую мышку. Такой же светло­бурый, но остроносый. Я взял прутик, сел на корточки и перевернул зверька. Он был мертв, задушен.

Если не мышка, то кто же это?

Дома я взял книгу, посвященную млекопитающим, и нашёл ответ: это землеройка.

И в последующие дни я находил на дорожке задушенных землероек.

Кто их истребляет? Я посмотрел по сторонам и увидел кота Кузю. Он на кого­то охотился. Вот полосатый насторожился, приподнялся и — бац! — лапой. В ту же секунду над травой подпрыгнул зверёк. Я догадался, что это землеройка. И Кузя так с нею играл, словно с мышкой. А потом, задушенную, вынес в зубах на дорожку и бросил: нате, мол, вам. Вот разбойник!

Но почему кот не съел добычу, как это делал с мышами?

Догадался я, похоже, сам. От землеройки исходил незнакомый, резкий, тошнотворный запах. Первый раз я этого не почувствовал, а сейчас зажал нос пальцами и поспешил в сторонку.

Действительно, какой охотник будет есть такую пищу?

А потом я узнал, что это кожные железы землеройки выделяют такой неприятный запах. С одной стороны, он помогает зверькам весной во время свадеб находить свою «половинку», а с другой — защищает от врагов…

Продолжительность жизни землероек невелика — около полутора лет. Эти зверьки очень прожорливы. Они почти все время едят. Червей, медведок, жуков… Землеройка, пойманная ночью в мышеловку, обычно к утру погибает от голода. Ежедневно зверёк поедает пищу, равную своему весу.

Известный венгерский ученый­зоолог Ганс Петц писал о землеройках так: «… Счастье, что эти насекомоядные не вырастают до размеров медведя или льва. При своей ненасытной жадности и плодовитости они истребили бы все другие виды животных на земле».

Под ладошкой подорожника сидел лягушонок, зеленоватый, с белыми пупырышками. Заметил меня и замер – не знает, как поступить: то ли в щель меж кирпичей забиться, то ли убежать по канавке?.. Подумал и остался на месте. Решил, что великан в сапогах не сделает ничего плохого – пройдёт мимо. Я и прошёл, тронутый таким доверием.

Ведь у малыша вокруг куда как больше других врагов – соседская кошка может принять его за мышонка, собака облаять или сорока больно ущипнуть. Вон хитрая вертится на крыше сарая. То на забор сядет, то на яблоню. Так и зыркает по сторонам.

Хорошо, что природа постаралась: подарила лягушонку изумрудную жилетку. Не сразу разглядишь в ней пучеглазого среди травы. А не то и вправду – хоть никуда не показывайся.

В конце сада росли розоватые цветы, этакие крохотные колокольчики. Мама называла их: «Львиный зев». Несмотря на грозное название, цветы мне нравились. В полдень над ними горячий воздух дрожал и клубился от множества пчёл.

Я любил, сидя на лобастом камне, наблюдать за цветами и пчёлами, как они юрко запрыгивают в «львиный зев» и с трудом, нагруженные нектаром, выползают из него, а потом, весело гудя, летят на пасеку к деду Семёну, который жил от нас через два дома.

Вообще­то «пасека» звучало громко. Так говорили взрослые. В яблоневом саду у деда было всего пару пчелиных домиков.

«Держу, чтобы не превратиться самому в трутня, – говорил Семён. – Да и медок полезен для здоровья!»

«Трутнем» дед называл бездельников, как он объяснил мне.

Когда пчела поднималась с цветка, я соскакивал с камня и громко вопил:

– Пчела с мёдом полетела к Семёну!

Встречая меня возле калитки, дед прятал в закрученные усы улыбку и непременно спрашивал:

– Сколько пчёл сегодня побывало у тебя в гостях?

Я делал многозначительный вид, долго загибал пальцы, сопел, сбивался со счёта и, наконец, выпаливал:

– Сто!

Наверное, столько и прилетало, не меньше, но мне тогда было пять лет, и я умел считать только до двадцати…

Зато зимой на Новый год под ёлкой среди других подарков я находил большую банку с мёдом и открытку, которую мама читала вслух: «ДОРОГОЙ МАЛЫШ! РАСТИ СЧАСТЛИВО И ЖИВИ ДОЛГО. ДЕД МОРОЗ».

Я догадывался о настоящем имени деда Мороза, но мёд для меня всё рано был волшебным. Львиным.