«Арсенал охотника» № 172 (зима) 2017 г.

И было "КИНО"…

Эта история относится к временам моей киномолодости.

Группа документалистов, в которой я работал «помрежом» направлялась в Акчинское охотхозяйство. Слева и справа в лёгкой бирюзовой дымке дремали отроги Кураминского хребта, величественные, строгие, впереди расстилалась уходящая к снежным ледникам широкая и благодатная Ахангаранская долина, поделённая надвое, словно богатырским мечом, шумной рекой.

Что и говорить, место для натурных съёмок самое что ни на есть подходящее! Настроение в экспедиции, однако, царило далеко не праздничное. Причина? Только что состоявшийся разговор с егерем Рахматуллой.

На наш вопрос о том, где нам найти исполнителей главных ролей, Рахматулла неопределённо пожал сажеными плечами:

— Мерген* с беркутом? Хош, был здесь в кишлаке один! Только сапсим старый… Уже не охотится. Может, помер.

Режиссёр заметно приуныл. На эпизод охоты с беркутом он возлагал особые надежды…

— А далеко этот кишлак?

— Нет, недалеко! Километров десять…

— Десять километров? Сёма, берите егеря и газик! И чтобы без мергена с птичкой я вас не видел.

Сёма по профессии — оператор, но пользуется в группе популярностью удачливого администратора. Балагур, весельчак…

Машина возвращается примерно через час.

— Есть!

В голосе Сёмы столько радости, словно он только что отснял редкостный кадр.

— Что «есть»? — это наш режиссёр. — Кто «есть»?

— Старик-беркутчи! — Сёма в радостном возбуждении валится под орешину.

— Где же он?

— Скоро прибудет.

— А почему не захватили старика с собой? — не отстаёт Олег.

— Мерген-бобо наотрез отказался ехать в газике! Не поеду, говорит, я на вашей шайтан-арбе**. Беркут будет бояться. Не годный станет для охоты. Сам приеду.

— Когда? В будущем году?

Мрачное предсказание режиссёра почти оправдалось. До обеда мерген-бобо так и не появился. Лишь во второй половине дня из-за пыльного холма показался всадник. Старик в халате покачивался в такт семенящему ослику.

— А вот и беркутчи***! — с почтением произнёс Рахматулла.

— А беркут, беркут? — снова запричитал Олег.

Возле орешины всадник неторопливо спешился. Что-то большое и лохматое колыхалось на его плече. Кожаный колпачок с тесёмками покрывал голову беркута.

Мерген-бобо бережно принял птицу на кожаную рукавицу. Усадил её на луке седла и только потом подошёл к нам. Поздоровался со всеми за руку.

— Понимаю, понимаю, — старик прямо-таки светился от гордости. — Большие люди приехали из города. Кино? Хоп, будет вам кино.

Теперь мы могли рассмотреть беркутчи во всей его красе. Среднего роста, крепкий, коренастый. Узкая белоснежная бородка ниспадает на грудь. Голову венчает видавшая виды тюбетейка-«ферганка». Выгоревший халат в огуречную полоску туго, по-юношески, подпоясан.

Олег с видимым удовольствием разглядывал улыбающегося старика. А Сёма, так тот просто захлёбывался от восторга:

— Каков типажик, а? Нет, вы посмотрите, посмотрите. Не зря в такую даль мотались, а?

Десять километров — даль? В Сёмином репертуаре это было что-то новенькое…

— Время мал-мал не подходящее для охоты, — степенно рассуждал между тем мерген-бобо, озирая окрестности. — Охотиться с беркутом лучше всего на рассвете. В полдень звери прячутся по норам, птицы — по гнёздам… Ну, да откуда вам знать это, городским людям? Хоп, попытаю своё охотничье счастье. А вдруг повезёт!

Времени у нас было в обрез, и поэтому мы решили не тратить его попусту. Ещё раз обсудили сценарную разработку, план, обговорили подробности. И всей группой, во главе со стариком, к этому времени снова усевшимся на своего ослика, двинулись к съёмочной площадке — заранее выбранной луговине на фоне синеющих гор.

Сёма в своём неизменном голубом берете и камерой на плече старался не отставать от мергена-бобо. То и дело, забегая вперёд, он каждый раз оглядывался на старика — так обычно делают собаки, идущие по следу.

У серебристого пирамидального тополя остановились. Здесь Сёма наконец-то припал к своей камере. Диспозиция была такая: мерген-бобо предстояло по нашему сигналу выехать из зарослей тростника, с противоположной стороны луговины. Начало съёмки не обещало никаких неожиданностей. Старик вовремя показался из зарослей, тут же застрекотала камера, охотник посадил на руку беркута, взялся за колпачок… Птица оживилась, расправила крылья, завертела головой и, часто-часто махая крыльями, поднялась в небо. Первый круг беркут сделал над полем и одиноким тополем. И только на втором стал набирать высоту…

— А каково? — ликовал, поглядывая на Олега, Сёма.

И в этот момент беркут стремительно пошёл вниз. Наподобие истребителя, достигнувшего своего потолка…

— Хорошо! То, что надо! — улыбался Сёма, ловя пикирующую птицу в прицел своей камеры.

Но по мере падения беркута широкая улыбка на лице оператора становилась всё напряжённей, пока, наконец, не застыла гримасой. Птица в глубоком «штопоре» шла на Сёму! А тот выгибался, выгибался… Сёма уже почти стоял на «мостике», когда беркут с отчаянным клёкотом прошелестел крыльями над самой его головой…

… — И-э-х! — крякнул Сёма, выпрямляясь во весь свой немалый рост. — Отличные кадры! Шедевр! Гран при!

Договорить, однако, ему не удалось. Не набрав высоты, беркут вторично ринулся на Сёму! На этот раз хищнику удалось задеть клювом плечо растерявшегося оператора. В месте удара рубашка потемнела… Пришлось срочно останавливать съёмки… Соединёнными усилиями Рахматулла, Олег и я — сумками, куртками, поясными ремнями — кто чем мог принялись отбивать Сёму от разъярённой птицы. И тут мы ещё раз оценили нашего Сёму. Прежде чем прикрыть голову камерой, оператор молниеносно набросил на объектив колпачок.

Орёл, между тем, продолжал предпринимать атаку за атакой. К счастью, на место происшествия уже поспешал неуклюжим, но довольно-таки спорым аллюром мерген-бобо на своём ослике. Охотник молодцевато спрыгнул на землю и, мигом оценив ситуацию, немедля, гортанными криками и кусочками мяса, оказавшегося при нём, «спустил» непослушного беркута с неба прямо на кожаную рукавицу. Возбуждённая птица жадно проглотила угощение и тут же была накрыта колпачком.

— И за что этот беркут так ожесточился на меня! — разводил недоумённо руками Сёма. — Чем я ему не приглянулся, а?

Потрёпанный, со съехавшим набок элегантным беретом — подарком какого-то знаменитого французского режиссёра — Сёма выглядел настолько комично, что вызывал невольную улыбку. Серьёзным остался один только мерген-бобо. Теребя в раздумье свою бородёнку, старик придирчиво оглядел с ног до головы оператора.

— А ну-ка, снимай тюбетейку!

— Какую тюбетейку?.. — растерялся Семён.

— Вот эту самую! — мерген-бобо ткнул пальцем в шикарный французский берет. — Снимай, а то плохо твоё дело. Никакого кино не будет. Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — развёл руками Сёма.

— Вай-вай, такой большой нашальник и не понимай, — оставив беркута на луке седла и ещё раз, для успокоения огладив его встопорщенные перья, мерген-бобо присел на мягкую траву под тополем. — А моя понимай… — и стал вспоминать.

Оказывается, в прошлом году это случилось, осенью. Мерген-бобо охотился в здешних местах. Лис было много. Поднял он своего Тигтымшука. Это кличка у него такая. По-русски, значит, Остроклювый. Вдруг… выстрел. Видит, вздрогнул его Тигтымшук, к земле потянул. Раненый, на одном крыле. Только сел, выезжает из зарослей охотник. «Я, говорит, убил беркута!» Орёт, от радости двустволкой трясёт. «Ах, ты, — говорит ему мерген-бобо, — собачий сын! Кто же это тебя учил стрелять охотничью птицу! А если бы даже дикая была? Что она тебе плохого сделала?» Оробел тут охотничек, стал прощенья просить. «Прости, — говорит, — ата! Не знал я, честное слово, что в охотника стрелял!» А Тигтымшук сидит на плече у мергена-бобо, сверлит обидчика глазами. Чувствует мерген-бобо — вот-вот сорвётся птица. И сорвалась бы, и заклевала до смерти, если бы он не сдержал её. Только тогда и успокоился беркут, когда охотник накинул ей на голову колпачок.

Закончив рассказ, мерген-бобо с хрустом потянулся.

— Да я-то тут при чём? — в возгласе Сёмы мешалось удивление и возмущение.

Старик поглядел на него, как на несмышлёного ребёнка.

— Так ведь стрелок безголовый в такой же шапке был, как у тебя! — сказал мерген-бобо. — Только ещё с хвостиком наверху… С того дня не любит Тигтымшук ничего синего. Платок весь изорвал у моей старухи, скатерть превратил в клочья… Вот как ожесточил птицу глупый человек! И то сказать, чуть не умер тогда Тигтымшук. Ещё полгода потом заживало крыло. Всего второй раз в этом году мы с ним на охоте…

— Ладно! — первым опомнился сообразительный Сёма. Широким движением он зашвырнул злополучный берет в кусты. — Делаем дубль.

Мерген-бобо опять направился к своим тростникам. Беркут плавно закружил над полем. На сей раз, оказавшись над Сёмой, Тигтымшук, однако, не пошёл на снижение. Сёма торжествующе улыбнулся, но уже через мгновение улыбка исчезла с лица оператора. Беркут, внезапно ускользнув из поля зрения кинокамеры, опустился значительно правее и, на бреющем полёте подхватив берет, устремился в сторону гор.

— Чёрт меня побери! — Семён с тяжёлой камерой в руках опустился, почти рухнул на траву. — Что за напасть такая!

Мы застыли на своих местах, не зная, что делать: смеяться или плакать? Конечно, жалко берета. Сам Сёма считал его своим талисманом, приносящим удачу в делах. Но жалко было и потерянного съёмочного дня.

В этот тяжёлый для всего фильма момент в кадре снова появился мерген-бобо на своём осле.

— Зачем сидишь? — зычно закричал он на Сёму. — Кино хочешь, а сидишь. Сейчас беркут будет. Обязательно будет. Лису поймает!

Молодецкий окрик беркутчи вывел съёмочную группу из оцепенения. Сёма, жалобно постанывая, наладил камеру. Я напомнил всем то, чего никто и не думал забывать…

Старый охотник снова оказался правым — Титымшук вскоре появился над макушками деревьев. Беркут летел, низко стелясь над землёю. Почуяв близкую добычу, он упал в пышные травы. Завязалась борьба. Эту «возню» первым увидел мерген-бобо.

— Есть лиса, есть! Я говорил! — шлёпнув пятернёй по крупу своего «коня», он помчался навстречу своему Тигтымшуку.

Сёма, то, припадая на колено, то, поднимаясь на цыпочки, двигался за стариком. И камера в его руках стрекотала без передышки, как бешеная…

Прощаясь, мерген-бобо старательно пожал каждому из нас руку, пожелал здоровья и долгих лет жизни. И, только остановившись взглядом на Сёме и его растрёпанной голове, вдруг улыбнулся:

— Ну, как, Семён-ака? Я же говорил тебе — будет тебе кино…

… Да, что и говорить, было кино, было…