Даже в самом заурядном, среднестатистическом районном музее, пройдя по экспозиции и ознакомившись с портретами исторических лиц, картами, схемами, диаграммами, я приобретаю знания в объеме хорошей и полезной книги. Ну, а когда на пути возникает такой гигантский комплекс, как кирилловский музей, тогда я работаю с утра и ухожу, когда залы сдаются под охрану. Замечу, изучение музейной экспозиции — дело непростое и требует, как всякая интеллектуальная работа, напряжения, внимания и конечно же опыта. Вспоминаю, как в прошлом году летом я встретился в Троице­Сергиевой лавре с Ильей Глазуновым. Он привез большого комсомольского начальника — председателя Комитета молодежных организаций ЦК ВЛКСМ П. Н. Решетова и попросил меня ознакомить его с музеем. Три часа мы ходили из зала в зал, останавливались у каждого экспоната, витрины и когда вышли, то Решетов признался, что никогда так не уставал, как в музее. Илья Глазунов не остался в долгу за проведенную мною работу и, взяв у Решетова ручку, демонстративно и размашисто (во всех смыслах) подписал полученный у директора музея номерной и потому особо ценный экземпляр каталога мелкой пластики:

К автографу Илья на форзаце сделал и символический рисуночек — копье, поражающее змия в голову. Надо отдать ему должное. Какими бы сложными и запутанными путями ни шел Глазунов к вершине своей карьеры, он всегда в конечном итоге нацелен на поражение нашего общего врага — Змия.

Для меня музей — это обычное и всегда любимое дело. Вот и сегодня отснял на пленку основные разделы экспозиции — иконы, деревянную скульптуру, лицевое шитье, рукописные книги, медное литье, и все это с подробными аннотациями. Кроме того, несколько страниц записной книжки заняла мозаика из разрозненных фактов, которая пригодится мне при написании книги.

Завещание преподобного Кирилла Белозерского:

Преподобный Кирилл был просвещенным человеком. Он заботился, чтобы монахи знали грамоту. Кирилло­Белозерский монастырь был одним из главных центров на Руси по переписыванию книг.

Рукописное жизнеописание Кирилла Белозерского составлено Пахомием Сербом в XV веке. Переписано в 1736 году монахом Сергием (Угрюмовым) и хранится в музее Кирилло­Белозерского монастыря.

В 1482 году монастырю принадлежало 3 села, 133 деревни, 16 пустошей. Соляной промысел в обители стал развиваться с XV века. В 1560 — 1570­х годах монастырь занимался скупкою соляных мест и варниц по Беломорскому побережью. В Неноксе, Пушлахте и Залотице соли вываривалось в середине XVI века до 40 000 пудов, в XVII веке — до 100 000 пудов. (В Соликамском же уезде, к примеру, — 7 000 000 пудов. И вообще, чем дальше на восток, тем приращение богатств России — золото, серебро, алмазы и прочее — шло в геометрической прогрессии.)

Доходы Кирилло­Белозерского монастыря в 1602 году от торговли солью составляли 377 тысяч 85 рублей, то есть больше, чем от оброка, торговли рыбой, вкладов и прочих доходов, вместе взятых.

Иван Грозный за время своего царствования неоднократно паломничал в Кирилло­Белозерский монастырь и даже намеревался провести здесь остаток своих дней. Он пожертвовал обители 28 201 рубль деньгами, драгоценную митру святителей московских, серебряный ковш для черпания святой воды, золотой крест, колокола и пр.

Надпись на колоколе в Успенском соборе Кирилло­Белозерского монастыря, подаренном Иваном Грозным, видимо, после его похода на Новгород в 1570 году:

Отдаленность монастыря от Москвы сделала его местом ссылки знатных лиц, попавших в опалу. Здесь сидели князья Воротынские, Шереметевы, защитник Пскова И. П. Шуйский, удавленный в 1587 году.

Из послания Ивана Грозного игумену и братии Кирилло­Белозерского монастыря:

Население монастыря во время обороны: 200 стрельцов, 200 монахов, 400 слуг.

С 1680­х годов часть помещений Нового города Кирилло­Белозерского монастыря использовалась для устройства тюрьмы для еретиков и впавших «в дебри раскола». Осужденные заключались сюда с приказом: «держать его до конца живота» или «в тяжких монастырских трудах», а иногда «в железа скованы». Тюрьма просуществовала до 1768 года.

В октябре 1924 года без всякого ночного приступа и даже без осадных лестниц Кирилло­Белозерский монастырь пал от «русских воров» во главе с безбожными, и многие насельники монастыря разделили участь заключенных новых тюрем и лагерей — «малым аду подобны».

Мой отпуск подходит к концу. Рано утром четыре дня тому назад вышел по холодку из Кириллова. Через полтора часа, пройдя самую высокую точку в здешних местах — гору Мауру, спустился к трассе Волго­Балта и был у стен Горицкого Воскресенского монастыря, основанного в 1544 году. От благолепия знаменитой на севере России женской обители остались лишь воспоминания. После войны здесь был образован Дом инвалидов Вологодского собеса. Денег выделяли сущие копейки, и все здания, что называется, дошли до ручки. Мерзость запустения.

Монастыри Белозерского края, как, впрочем, по всему Русскому Северу, основывались на берегах рек, которые представляли собой удобные пути сообщения и зимой и летом. Особенно густо усеяны монастырями берега Шексны — основной магистрали края. Самый древний из них — Троицкий Усть­Шекснинский монастырь, основанный в 1251 году.

Переправившись через Шексну у деревни Десятовской, я на попутной машине добрался до Белозерска. Город меня удивил и обрадовал. Не так уж много в России древних знаменитых валов. Остатки их сохранились в Переславле­Залесском, Чердыни, Дмитрове... Но, пожалуй, нигде больше нет такого земляного вала, как в Белозерске. Высокой зеленой короной опоясал он холм, на котором стоит древнейший славянский город Севера. (Нынешнее местоположение — третье с момента основания города в 862 году.)

В этом маленьком, тихом городе добрых два десятка памятников архитектуры, которым может позавидовать даже Суздаль. Собор, церкви, старинные каменные дома, трехпролетный арочный мост XVII века, и все­таки самое большое впечатление оставляет земляной вал. Он построен в 1478 году. Длина — 1146 метров, первоначальная высота была от 18 до 30 метров. Вал окружен рвом глубиной от 4 до 10 метров. Во второй половине XVII века по приказу Ивана Грозного вал был обнесен деревянными стенами с восемью башнями. В марте 1722 года Петр I, посетив Белозерск, назначил его провинциальным городом Санкт­Петербургской губернии и приписал к нему Каргополь, Чаронду и Устюжну. Ту самую Устюжну, где в XIX веке накуролесил молодой чиновник, ставший героем гоголевского «Ревизора».

От земляного вала веером расходятся улицы, на каждой из них когда­то было не по одной, а по нескольку церквей. Желая получить данные о церквах из первых рук, я обратился к первой встречной старушке.

— Батюшко, я темная (слепая), с кем говорю­то?

Я объяснил свое желание и получил совет.

— Ты иди­тко в Успенский собор, там встретишь матушку Магдалину. Она все и поведает.

Матушке Магдалине 88 лет. Она монашка разоренного Горицкого монастыря. Наученная горьким опытом жизни, матушка отнюдь не кляла власти, ибо все по грехам нашим. К чему стремились, то и получили. В церкви Спаса Всемилостивого — спортзал, в Рождественской церкви была литейная мастерская. Теперь груда щебня. Разбирают на кирпич. Еще в одной церкви была электростанция, а сейчас решили перестроить под музей.

На крыльце Успенского собора стоит единственный в городе, чудом уцелевший от сдачи в утиль многопудовый колокол. Судя по надписи на нем, он отлит в 1544 году во Пскове и привезен оттуда, видимо, после похода Ивана Грозного в 1570 году на Новгород и Псков. Для пущего смирения колоколу в наши дни язык вырвали, чтобы никто не пошалил.

Из Белозерска я автобусом (112 километров) добрался до Череповца и весь нынешний день провел в краеведческом музее. Собранная директором музея К. К. Морозовым деревянная скульптура — Полунощные Спасы, Богородицы, Распятия, евангелисты, Николы, богатейшая коллекция народной резьбы — наличники окон, прялки, дуги, вальки, ковши, пряничные доски, наряду с тем, что мне удалось увидеть в Кириллове и Белозерске, — все это дает основание говорить о высоких художественных достоинствах произведений вологодских резчиков.

Для того чтобы сохранить сокровища народного искусства, надо их знать. Этому и должна быть посвящена моя книга.

Илья Глазунов находится в Дании по приглашению премьер­министра Отто Крага. Портреты членов семьи Крага и датской интеллигенции, а также серия пейзажей, судя по словам Глазунова, удались, и художнику предоставлена возможность сделать выставку в помещении русской церкви во имя святого Александра Невского в Копенгагене.

Илья прислал цветную открытку, на которой король Дании вместе с королевой обходят строй почетного караула лейб­гвардии. На обороте открытки краткое, но многозначительное послание:

«Владимир Александрович!
С коммунистическим приветом!
Представляешь, как здесь морально тяжело, если даже такие открытки?!
Мол, так и так, мол...
Приеду — похрюкаем!»

Илья остается самим собой — человеком и художником, который из любого положения найдет выход, в случае если его прижмет политическая цензура.

В последнее время имя Василия Витальевича Шульгина (р. 1870) — человека, принимавшего отречение от престола Николая II, — часто появляется в печати. Бывший лидер правого крыла 2­й Государственной думы, бывший помещик, землевладелец деревни Курганы Острожского уезда Волынской губернии, выпускник юридического факультета Киевского университета, ведущий сотрудник «Киевлянина», после революции и поражения Белого движения эмигрировал. В 1944 году, с приходом наших войск в Европу, он добровольно сдался органам советской контрразведки в Югославии и был доставлен на Лубянку. Надо полагать, не без ведома Сталина ему сохранили жизнь, и до 1956 года он находился в заключении.

В 1960 году Шульгин призвал русскую эмиграцию отказаться от враждебного отношения к СССР. В настоящее время бывший монархист с женой, разделившей с ним все перипетии судьбы, проживает под негласным надзором во Владимире.

Подрабатывая экскурсоводом в Московском туристическом бюро, я в один из приездов во Владимир узнал от своих коллег адрес В. В. Шульгина и, как только выдался удобный случай, нанес ему «неофициальный» визит. Василий Витальевич, измерив меня острым взглядом, пригласил войти. Спросив, кто я по специальности и кем работаю, он ненавязчиво поинтересовался, сколько в России осталось незакрытых церквей, часовен, монастырей и правда ли, что всех священников обязали записывать паспортные данные родителей, желающих крестить детей, для последующего сообщения об этом уполномоченному по религиозным культам.

Жена Василия Витальевича подала чай, и мы неспешно говорили втроем на разные темы. Больше всего моих гостеприимных хозяев интересовал вопрос о возвращении наших культурных и художественных ценностей, вывезенных немцами и их союзниками во время войны. Я рассказал, что немцы сразу же после войны издали каталог своих пропавших музейных ценностей и активно разыскивают их, возвращая в галереи и частные собрания. У нас такого сводного каталога до сих пор не издано, и никто доподлинно не знает о наших утратах в революцию, гражданскую и Отечественную войны. Супруги Шульгины подтвердили, что после революции во всех столицах Западной Европы — от Лондона и до Праги — художественные салоны были буквально завалены русским антиквариатом: картинами старых и новых мастеров, редкими книгами, ювелирными изделиями, посудой, мебелью —
всего не перечтешь. Половили рыбку в мутной водичке.

Когда я уходил, Василий Витальевич предупредил меня, что на лестничной площадке, в квартире напротив, живет сотрудник КГБ, который «опекает» его.

— Мне вменено в обязанность, — сказал Шульгин и показал амбарную книгу, — чтобы мои посетители оставляли свои «координаты». — Он бросил книгу на стол и махнул рукой. — Будете во Владимире — заходите.

По приезде в Москву я ожидал, что меня вызовут в райком, как это было три года назад после моей поездки к архиепископу Леониду в Ярославль. Но все обошлось. Жаль только, что кто­то из друзей «зачитал» книгу с автографом, подаренную мне В. В. Шульгиным.

Наша совместная с В. А. Солоухиным книга «Образы России» (издательство «Просвещение») постепенно собирается. На участие в книге дали свое согласие многие известные фотохудожники, близкие мне по духу. Особенно я ценю работы Н. И. Свищова­Паола, С. Г. Шиманского, В. М. Пескова, В. С. Молчанова, А. В. Скурихина, В. В. Ахломова, М. И. Савина, В. В. Робинова, Н. А. Шилова, Б. С. Скобельцына (пейзажи Пскова).

Уже сейчас видно, что книга получится русская, с настроением, она не залежится на полках магазинов.

Ярославль

27 декабря 1966 г.

В Ярославле прошел судебный процесс над бывшими руководителями областной реставрационной мастерской Б. Гнездовским и В. Насоновым. Десять лет они вели работы в церкви Иоанна Предтечи в Толчковской слободе Ярославля — купола золотили, а крышу не удосужились починить. В результате загублено 3500 квадратных метров уникальных фресковых росписей.

И что же определил суд? Преступники получили... по одному году исправительных работ. Случись такая порча, к примеру, в Сикстинской капелле, преступников законопатили бы в тюрьму на всю жизнь, а у нас — будут вычитать часть зарплаты в течение года — и вся недолга. Потому как пострадал, упаси Господи, не памятник Ленину, не клуб, а всего лишь церковь — рассадник «опиума».

Я перешел на работу в Центральный совет Всероссийского общества охраны памятников. Друзья и соратники избрали меня председателем первичной организации Общества в его Центральном совете. Ну что же, будем бороться вместе.