Прошло уже много лет, почти целая жизнь, а тот давний случай никак не выветривается из памяти.

Ослепительно яркое азиатское солнце. Широкая мутная река цвета кофейной гущи. Море тростников с белыми султанами мерно колышется под набегающим ветерком с бескрайних просторов Устюрта.

Я знал по учебникам, что эта река в древности называлась Яксарт, а ныне – Амударья. Из тех же книг вычитал, что через неё переправлялись когда­то несметные полчища завоевателей – полководца Александра Македонского и царя Дария.

Неподалёку от нашего посёлка гидростроителей, куда отца направили на работу, проходил небольшой канал. В него из Амударьи заходила рыба. Причём самая разнообразная – сазан, карась, судак, жерех, усач, сом, чехонь, краснопёрка… Летом целыми днями мы, ребята, пропадали у воды, купались или сидели на берегу с самодельными удочками. Клёв был отличный. Однажды, когда рыба почему­то перестала брать, мой дружок по рыбалке Санька сказал:

– Давай половим карасей саком.

Сак – небольшая сетка, прикреплённая к палке с треугольным концом. Один держал снасть в воде, а другой, отойдя шагов на тридцать, нырял в канал и громко шлёпая ногами и руками гнал рыбу в «плетёный капкан».

В тот день, признаться, рыба почему­то не шла в нашу снасть, хотя мы и захватили с собой большое пластмассовое ведро. А вдруг?!

И вот, когда надежды не осталось почти никакой, и я нехотя молотил руками и ногами по воде, Санька вытащил сак на берег и радостно завопил:

– Колька, смотри, что мы поймали!..

Я пробкой выскочил на сушу, подбежал к дружку и увидел в грязной от водорослей мотне среди нескольких мелких карасиков необычную рыбу. Чуть больше локтя. Спина её была в шипах, хвост утончающийся, длинный, словно шнурок, а голова большая, расплющенная, два глаза­изюминки находились на лбу в маленьких ямочках­углублениях.

– Чудо­юдо, – растянул я губы в улыбке.

Мы раньше такую рыбу никогда не видели.

– И откуда она взялась? – не меньше меня удивился Санька.

Я быстро зачерпнул в ведро воды и опустил в него чудо­юдо рыбу.

– Надо показать учительнице по зоологии, – решил я. Она жила по­соседству. – Может, расскажет­объяснит.

Санька согласился.

Но тут под мозолистую пятку мне попал острый голыш. Я подпрыгнул, споткнулся и упал… Да так, что плечом задел ведро. Оно с лёгким шлепком опрокинулось и вместе с чудо­юдо рыбой соскользнуло в канал.

– Эх, растяпа, – только и вымолвил мой дружок, сплёвывая от досады сквозь зубы.

Так и вернулись мы домой в тот день ни с чем. Но больше всего переживал я, что так глупо расстались с добычей. И обидней, пожалуй, было то, что мы не узнали о происхождении этой рыбы, какой она породы… Ибо учительница по зоологии тоже не дала какого­либо вразумительного ответа, хотя я и красочно описал наш трофей.

– Может, это был осётр, – неуверенно пожала она плечами. – Хотя он сроду не водится в Амударье…

Уже взрослым человеком в каком­то журнале на цветной картинке я увидел необычную рыбу до боли напоминавшую мне ту, из детства.

Хребет с шипами, тонкий хвост, расплющенная голова. Под снимком была подпись: «Большой лопатонос» и рядышком по латыни – «Скафириндус».

Я лихорадочно кинулся искать справочники. Пролистал несколько томов и, наконец, нашёл то, что искал. В короткой заметке сообщалось, что «Большой лопатонос» обитает в водоёмах южной Америки, в частности, на Миссисипи.

И я сразу вспомнил весёлую книгу, прочитанную в младших классах, про Тома Сойера, который поймал на этой реке скафириндуса.

Далее заметка сообщала, что это рыба «одна из древнейших обитателей водоёмов» также водится в Центральной Азии в Амударье, что она очень редкая и занесена в Красную книгу.

Круг замкнулся. Так, значит, я с Санькой держал в руках ту самую рыбу, что когда­то ловил и далёкий наш американский сверстник на другом конце света, на таинственной реке Миссисипи.

В жизни мне посчастливилось немало побродить по земле, порыбачить и на далёкой Камчатке в чистых хрустальных ручьях, и на Белом море, и на Валдае. И на многих других реках, озерах… Были удачи и огорчения. Были срывы с крючка крупных рыбин. И что скрывать, как всякий рыболов, я переживал.

Но каждый раз, вспоминая ту рыбину, которую мы упустили с Санькой, я почему­то с облегчением вздыхаю. Наверное, мне было бы несоизмеримо тяжелее (даже спустя годы), если бы мы погубили тогда такую редкость. Прародительницу первых рыб на земле. Реликтовую Амударьинскую гостью.

Читать книги в электричке не обожаю, особенно хорошие. Они любят тишину, таинство сопереживания. А вот что­нибудь отгадывать, пожалуйста! На этот раз в журнале мне встретился тематический сканворд «Ваш аквариум». Ну­ка, ну­ка… Я так и прилип в него глазами.

Кто из нас в детстве не держал в стеклянном мини­озерце экзотических рыбок? Обитателей морских прерий тропических вод… Но, увы, босоногая пора осталась далеко в прошлом, чувства поистёрлись, названия многих рыбок подзабылись, и я с трудом вписывал буквы в квадратики. Зато, какую радость доставляло мне, когда на свет из глубин памяти и морей «выплывали» гуппи, гурами, меченосцы, скалярии, вуалехвосты… Оранжевые, алые, вишнёвые, зелёные, жемчужные… Блескучая живая радуга!

Помнится, с каким волнением и радостью мы несли в стеклянной банке из зоомагазина каждую новую гостью. Хотелось петь, а ноги сами так и пускались в пляс. Вот только бы не расплескать этот праздник на знойный асфальт! Осторожней, осторожней. Нет, слово «покупка» здесь не подходило. Новая гостья ещё ярче расцвечивала аквариум изнутри.

А частые поездки за кормом рыбкам на местную птичку? О, это было тоже волшебным действом! Встречи с единомышленниками, новые знакомства, ощущение присутствия солнечной волны, водорослей, мидий, разноцветных галек… Шум голосов, кружение запахов, в которых всегда есть маленькая тайна.

Под эти воспоминания я всё­таки отгадал около двадцати названий. А вот последнюю рыбку гамбузию я узнал сразу. Словно свою давнюю знакомицу. При этом я даже радостно вздохнул: «Уф!» — и вскоре память перенесла меня в Среднюю Азию.

Мальчишками, помню, мы любили в летнюю пору рыбачить возле рисовых чеков, куда вода доставлялась по бетонным лоткам из Сырдарьи. Скинув с себя выгоревшие майки, мы стягивали их проймочки в узлы и, взяв один конец в зубы, а два других — в руки, водили ими, точно сачком, по мутному, цвета кофейной гущи, дну. Часто в майку попадались толстенькие пескари, усатые вьюны, а если очень повезёт — бойкий сазанчик или крупный карась… Пусть не на жарёху, а на добрую уху — хватало.

Однажды в мою майку попала необычная рыбка. Чуть больше мизинца. Чешуя у неё была крупная, серебристая. Зачем мне такая мелюзга? Я уже было хотел вытряхнуть её обратно в родные струи, но Петька — мой тёплый корешок по рыбалкам вдруг замахал руками:

— Погоди, не отпускай!

Он взял рыбку в руки, повертел её с боку на бок и улыбнулся:

— У меня, кажется, такая в аквариуме уже есть. Гамбузией зовётся. Отдай мне рыбку.

— Бери, — безразлично пожал я плечами.

Петька, довольный, опустил рыбку в пластмассовое ведёрко, которое он всегда брал на рыбалку.

О рыбке, возможно, я скоро бы забыл. Но пролетело несколько дней, и как­то в полдень Петька неожиданно заглянул ко мне.

— Колька, айда к нам, — с порога, не здороваясь, пригласил он.

— Зачем? — спросил я и пошутил: — На день рождения?

— Ага, угадал, — серьёзно ответил Петька и, помолчав, добавил: — Только не моё…

— Чьё?

— Пойдём, увидишь!

Вскоре мы были у Петьки. Дружок усадил меня возле своего аквариума и загадочно подмигнул:

— Смотри внимательно за своей рыбкой!

— За какой? — в аквариуме плавало несколько разных рыбок.

— Вот за этой, самой маленькой и пузатенькой, — Петька ногтем щёлкнул по стеклу аквариума.

Рыбка за стеклом тревожно метнулась. Стала тереться о травины, камушки, ракушки… И вдруг из­под её брюшка «выпулился» малёк. Крохотный, с рисовое зёрнышко, с еле обозначенными хвостиком и плавничками. За ним — второй, третий… Я раньше считал, что мальки появляются на свет из икринок, а тут сразу — живые. За каких­то полчаса мы насчитали до четырнадцати новорожденных мальков. Целый рыбий детсад!

А потом мама Петьки — учительница зоологии Тамара Неониловна — рассказала нам, что такая рыбка в зависимости от размера, может приносить до семидесяти мальков. Живородящую гамбузию, оказывается, завезли в Среднюю Азию из Северной Америки в тридцатые годы прошлого века. Она предпочитает жить в мелких водоёмах со стоячей или вялотекущей водой… Рыбка оказалась прекрасным санитаром в борьбе с малярией. Эта болезнь в те времена широко гуляла по стране белоснежной коробочки и золотого граната. Так же из рассказа Тамары Неониловны мы узнали, что североамериканская гостья прожорлива. Она любит водные растения, личинки и куколки комаров, разносчиков этой опасной болезни. Для местных рыболовов рыбка не представляла никакого интереса. На удочку не попадалась, а вот мальчишкам в сачки — да, и то, редко.

Уже взрослым, я прочитал в газете, что гамбузии развелось в реках и озёрах Средней Азии так много, что она стала уничтожать икру промысловых рыб, особенно карповых…

Мне ещё хотелось вспомнить что­нибудь интересное об этой рыбке, но динамик в вагоне электрички объявил о моей остановке. А жаль. Так приятно было, благодаря сканворду, прокатиться хотя бы мысленно в страну своего детства.

На рыбалку я проспал. И на речку пришёл, когда солнце уже выглядывало из­за пирамидального осокоря. Оно будто ехидно подмигивало: так и надо тебе, засоня!..

Дядя Семён уже отрыбачил – и складывал на берегу в плетёный мешок из­под лука тяжёлых сомов. Скользких, большеголовых. А я стоял в стороне и думал: «Небось, опять на жареных воробьёв ловил?..»

Серых птах мне было жалко. Хотя, что скрывать, и сам подстреливал их из рогатки.

Когда дядя, довольно крякнув, ушёл, я остался один. У меня было длинное ореховое удилище с толстой леской, с гусиным пером­поплавком и ржавым крючком. Нацепив красного червя, я закинул удочку в омуток. Ждать долго не пришлось. Клюнуло! Хватаю удочку обеими руками и, не подсекая, дергаю на себя – я ведь тогда только­только начинал рыбачить. Снасть со свистом перелетает через голову. Я снова размахиваюсь и отправляю её в воду. Плюх! – и видно, как рыбья мелюзга, словно серебристые гвоздочки, разлетается в сторону. Так повторяется несколько раз. Клюёт, в общем­то, хорошо… Но почему ничего не ловится? Или крючок слишком велик, или рыба для него мала?..

Тогда я перехожу на другое место, чуть выше по течению. Может, тут она крупнее. Снова насаживаю червя. Плюю на него по­взрослому. Ну, уж сейчас­то наверняка должна пойматься достойная рыбина. Однако всё повторяется, как на прежнем месте: клюёт, но хоть бы пескарик повис на крючке… И когда в очередной раз я со злостью резко дергаю удочку и леска, рассекая воздух, летит через голову, перо­поплавок исчезает из виду. Я верчу недоуменно головой туда­сюда… Смотрю вверх. И вдруг вижу, что поплавок кружится над моей головой, «ныряет». Но что – это? На крючке – воробей! И откуда он только подвернулся?

Я подтягиваю к себе птаху. Снимаю её, а сам ликую: сейчас, сейчас прямо здесь на костре поджарю, и у меня будет свой сом! Но внезапная жалость к желтоклювому воробышку, ещё несмышлёному, гасит чёрные мысли. Я отпускаю перепуганного насмерть малыша. И, видимо, за это рыбацкий бог награждает меня. Поплавок тихо­тихо уходит в сторону по воде и внезапно скрывается из виду. Я дергаю и хочу перебросить удочку через себя. Да не тут­то было… Там, на конце, что­то задергалось, забурлило… Неужели?! Я подошёл к самой кромке воды и стал осторожно перебирать к себе леску… И вскоре из воды показался… карась. Серебристый, с огромную сковородку… Да что там сковородку! Он бы не поместился в неё. Я стал от радости, как папуас, плясать на месте. Во мне всё пело, ликовало. Карась так глубоко заглотнул крючок, что я не стал его снимать. Так и повёл на поводке вдоль берега, будто бычка, к дому.